Когда на вопрос одного парижанина: «Где вы провели свой отпуск?» я ответил: «В Контрэксе», он в изумлении пожал плечами: «В такой дыре?»
В самом деле, Контрэкс (или официально — Контрэксевиль) очень маленький городок, всего тысяча двести жителей. Он известен своими лечебными источниками с 1760 года. Сюда, в Вогезы, на лечебные воды ездят люди, которым помогает) этот старинный курорт. Но Контрэкс не в моде, тем более что рядом, в пяти километрах, шумит модный Виттель, со всеми атрибутами современного буржуазного курорта — роскошными отелями, казино, гольфом, даже аэродромом для летчиков-любителей. Сюда из Контрэкса перекочевала ярмарка тщеславия.
Старомодный и по-настоящему лечебный, а не развлекательный, курорт Контрэкс полузабыт. Со времен его расцвета, то есть с начала нашего века, в Контрэксе сохранились названия улиц: например «рю де ля гранд дюшес Владимир», улица названа так в честь великой княгини Марии Павловны — супруги недоброй памяти Владимира Александровича, того самого, который оставил мрачный след в русской истории как один из главных виновников Кровавого воскресенья — 9 января 1905 года.
Есть в Контрэксе улица, носящая имя персидского шаха; впрочем, есть и улица имени того врача, который в восемнадцатом веке открыл целебные свойства здешнего источника.
Здесь, в Контрэксе, бывал Константин Сергеевич Станиславский, Насколько нам известен характер великого мастера режиссуры, он должен был любить этот тихий городок.
Три года подряд недуги заставляют автора этих строк посещать Контрэкс, и три года он является единственным москвичом, единственным советским .человеком в этой, как выражаются парижане, «дыре». Поэтому, особенно в первый мой приезд, я был здесь в некотором роде дивом, мною интересовались все: приезжие — фабриканты, инженеры, адвокаты, врачи; и местные жители — крестьяне ближайших деревень, рабочие здешнего завода, отправляющего бутылки с целебной водой во все концы света.
Было невыразимо трогательно чувствовать и видеть, что и сюда, в старинный маленький Контрэкс, проникают вести о нашей стране, о ее великих делах, что и здесь у нее есть друзья и почитатели.
Помню — в день, когда космический корабль с вымпелом Советского Союза достиг Луны, незнакомые люди подходили ко мне, пожимали руки, поздравляли с успехами советской науки. Это были искренние, сердечные поздравления. Какой-то старичок с ликованием закричал мне с другой стороны улицы: «Он там!»
В нынешнем году жителей городка и курортников глубоко волновали важные и тревожные события.
Здесь, в Контрэксе, вспоминали Париж, где рвались бомбы «ультра», говорили о том, что «секретная армия», а не правительство является в сущности хозяином положения, говорили о неудержимом росте цен, сомневались, что де Голль вызволит Францию из ее нынешних бед.
Обо всем этом говорили в Контрэксе, хотя это и вредило прописанному врачами режиму и уменьшало силу воздействия целебной воды.
Интервьюер из газеты «Эст репюбликэн», разыскавший меня в Контрэксе, с удивлением отметил, что я со всех сторон обложился газетами.
— А как на это смотрят врачи? Режим есть режим, и не надо себя ничем волновать. А в газетах вы не найдете ничего утешительного.
Но уподобиться страусу и прятать голову в песок ради соблюдения режима не хотелось ни мне, ни многим другим обитателям Контрэкса. Да и, кроме того, жизнь бушевала вокруг, и этот прибой заставал нас повсюду, даже у газолиновой колонки.
Вот как это было. Новенький мерседес остановился у колонки, где заправлял свою машину мой спутник, пожилой француз. Молодой человек и девушка, приехавшие из ФРГ, вышли из машины размяться. Они заговорили со стариком, и вот что я услышал.
— Как живется в Западной Германии? — спросил старик. Вспоминают о Гитлере? добавил он с усмешкой.
— Видите ли, мне было только три года, когда началась война,— ответил молодой человек. — Что я могу сказать? Говорят, если бы не Адольф, мы бы выиграли войну. У нас были отличные генералы — Роммель, Кейтель. Но что они могли сделать? Фюрер был мистиком, верил в предопределение. А война — это наука, стратегия.
— А если бы вы победили? Весь мир покрылся бы лагерями смерти?
— Ах, боже мой, — с досадой сказал молодой человек. — Неужели вы этому верите?
— Значит, ничего не было? Ни Дахау, ни Освенцима, ни Бухенвальда? А фильмы, фотографии и документы?
Молодой человек помолчал, потом сквозь зубы:
— Пропаганда… Я этого не видел… Этих лагерей. Я живу в Мюнхене.
— В Мюнхене? Оттуда недалеко до Дахау. Я сидел там за проволокой, я ведь был депортирован из Франции в Германию, а потом попал в лагерь за саботаж. Там, в Дахау, до сих пор сохранилась газовая камера и крематорий. Вы не поленитесь — съездите туда…
— Я предпочитаю ездить в более приятные места, — криво улыбаясь, сказал молодой человек.
— Едем, Ганс… — позвала его девушка.
И новенький мерседес исчез.
— Слышали? — сказал мой спутник. — Вот как их воспитывают! И у нас еще есть идиоты, которые говорят, что там, за пограничными столбами, никто не помышляет о реванше! Нет, русские правы. Только коммунизм навеки уничтожит войны…
Этот разговор отнюдь не сочинен беллетристом. Я лишь в точности воспроизвел то, что слышал неподалеку от богоспасаемого городка Контрэкс. Ну, вот и соблюдай режим, и береги нервы…
По-разному воспринимали мои собеседники вести из Демократического Берлина и Берлина Западного. Свидетельствую: никто из местных жителей — ни люди состоятельные, ни интеллигенты, ни рабочие, ни крестьяне близлежащих деревень, толпившиеся в воскресенье у церкви, не бросали каких-либо вызывающих слов по адресу Германской Демократической Республики. И наоборот — я слышал здесь ядовитые реплики в адрес Аденауэра и его заокеанских покровителей.
— Чтобы мы воевали из-за этих господ!.. Воевать из-за этих реваншистов, которые принесли Франции столько бед! Нет, спасибо!.. Посмотрите на этот памятник — здесь имена павших в двух мировых войнах. Какие парни погибли, сколько пользы они могли бы принести Франции…
В день освобождения Контрэкса от нацистских захватчиков в его вековом парке были бои, гибли молодые люди — необстрелянная горячая молодежь из отрядов Сопротивления и солдаты возрождавшейся французской армии. Сейчас, когда проходишь по аллеям и видишь играющих в шары, наблюдаешь дородных господ и дам, меланхолически прохаживающихся в тени каштанов со стаканами в руках, трудно себе представить, что здесь раздавались пулеметные очереди, трещали автоматы, расставались с жизнью патриоты. Но все это здесь действительно было.
От Контрэкса совсем недалеко до границы ФРГ, и, даже не торопясь, можно, позавтракав в пансионе, съездить в Западную Германию и возвратиться в Контрэкс к ужину.
На машине одного из моих добрых знакомых мы ехали вдоль границы Эльзаса, любовались прелестными пейзажами. Были теплые осенние дни, золотая листва устилала дорогу, похожую на аллею. Так мы незаметно доехали до границы ФРГ.
Мимо нас проносились мерседесы, автобусы из Кельна, Мюнхена, Дюссельдорфа. Сидевшим в них господам для въезда во Францию виза не требовалась. Они проезжали через границу, небрежно помахивая паспортами с одноглавой хищней птицей на обложке…
Не кажется ли вам это странным, — сказал мой знакомый. — Вы, русские, были нашими союзниками, вы столько сделали, чтобы Франция была независимой, свободной. Между тем вам для въезда во Францию нужна виза, а этим господам из ФРГ…
Вернулись мы в Контрэкс до заката.
В парке, у входа в ресторан, стоял роллс-ройс — один из самых дорогих автомобилей в мире. Но не это само по себе давало ему право стоять в парке, где другим автомобилям стоять воспрещено.
— Видите ли, — объяснили мне, — это машина одной старухи, которая богата, как черт. Она может купить весь Контрэкс и еще половину Виттеля. Она ездит сюда уже много лет подряд. Это владелица большой фирмы в Англии, но она живет в Париже, там у нее несколько доходных домов. Здесь она снимает апартаменты в старинном отеле «Суверен». С нею целый штат — компаньонка, шофер, секретарь и еще кто-то. Она их меняет чуть не каждый месяц — отвратительный характер у этой старухи.
Старуха появилась в дверях: это было торжественное шествие — ее вели под руки, впереди шел шофер, она долго усаживалась в машину, похожую на катафалк, проехать ей надо было не больше трех минут…
Я много ездил по департаменту Вогезов. На улицах деревень здесь обычно было пустынно, домики под кровлей из побитой черепицы выглядели довольно грустно. В этом департаменте крестьяне живут, мягко говоря, не богато. Каждый раз даже в воскресные дни я видел их работающими. А что касается культуры, единственное развлечение здесь — это фургоны передвижной ярмарки с лотерейными колесами и дешевыми аттракционами.
На дорогах всю неделю, кроме воскресенья, тоже тихо и пусто. У обочины стоят, дожидаясь хозяев, работающих в поле, старые, разбитые легковые машины, из тех, которые презрительно именуют жестянками, и цена им, если купить их в рассрочку, недорогая. А то промчится на мотороллере монашка, напоминающая летящую вдоль дороги ворону.
Но в воскресенье автострады не безопасны. Правда, не в том смысле, как это было в семнадцатом веке, когда путника поджидали рыцари большой дороги. Теперь подвыпившие господа со своими приятельницами носятся на ситроэнах со скоростью сто двадцать километров в час. А потом, в понедельник, в газетах появляется внушительная цифра убитых, раненых и раздавленных. Впрочем, даже по этому поводу француз не преминет бросить bon mot:
— Почему на железной дороге меньше несчастных случаев, чем на автострадах? — Потому, что машинист очень редко целуется с кочегаром.
Вообще юмор, как известно, неотъемлемая черта французского характера.
Некий почтенный старик покупал у единственного в Контрэксе продавца газет каждый день две газеты — левую и правую.
— Послушайте, — сказал продавец, — не кладите эти две газеты в один карман, они подерутся и от них останется лишь конфетти…
Кстати, этот же продавец газет по собственной инициативе выписал для меня «Правду». Я читал газету на террасе, и один преподаватель лицея поинтересовался, о чем пишет «Правда». Мне попалась заметка, бичующая бюрократизм какого-то учреждения.
— Бюрократизм, говорите вы?.. А знаете ли, что мы в сущности отцы бюрократизма. Наполеон был большой мастер этого дела. Кстати, вы знаете, например, почему в зданиях министерств всегда грязные окна? А вот почему. С внутренней стороны окна моют одни работники, с наружной — другие. И так как у них сроки мытья окон не совпадают, в наших министерствах окна всегда грязные.
В Париже я проверил это наблюдение и убедился в том, что окна действительно грязные.
В общем дни в Контрэксе протекали однообразно. Утром я включал маленький радиоприемник, было много музыки, иногда очень хорошей, однажды я услышал увертюру из «Руслана и Людмилы». Приятно было услышать в этой глуши нашу музыку. Дни протекали быстро, все тот же режим, пробуждение в половине седьмого утра, шествие на водопой, прогулки, режимная еда.
В столовой пансиона прислуживали владельцы и их родственники; но была и наемная сила — молодой человек, задумчивый, даже как будто рассеянный, что не мешало ему быть очень подвижным, квалифицированным официантом. Вечером я увидел его в свитере, а не в белой куртке, на рукаве свитера была нашита какая-то эмблема, молодой человек сидел в общем салоне и смотрел телевизионную программу. Мне сказали, что он — студент электротехнического института, летом работает официантом, чтобы заработать на жизнь и учение. Работа нелегкая, немало километров сделаешь за лето от кухни до столовой; надо на три месяца забыть, что ты студент, для многих ты просто «гарсон», тобой могут помыкать, а ты обязан улыбаться и кланяться.
Пришло время уезжать. Погода портилась. Курорт постепенно пустел, и это было заметно, особенно по вечерам, в парке: в аллеях появились два оборванных мальчугана и стали просить милостыню. Днем их никто не видел — сторожа у источника не допустили бы такого нарушения порядка.
Здешний старожил мне сказал о том, как грустно в Контрэксе зимой, когда замирает курортная жизнь: на улицах ни души, в парке шумят оголенные деревья и каркает воронье. Остаются одни только служащие курорта, владельцы отелей и их семьи. Отели и пансионы закрыты. Их владельцы ходят друг к другу в гости, играют в покер, судачат о том, как хозяин «Парк отеля» поссорился с владельцем кафе «Двенадцать апостолов»… И ждут весны…
Л. Никулин
Новое время. Внешнеполитический еженедельник. № 47 за 1961 г. (17 ноября 1961)